|
Garshin.Ru |
|
Лексиконы |
|
Пишите |
|
|
Невозможно постичь истину, не зная ее истоков
|
Разделы страницы о латышском узоре "Кровля" (JUMTIŅŠ) в традиционном народном орнаменте:
Орнаментальный знак, называемый в мифологической школе «знаком Диевса» (Бога) (Dieva zīme), «знаком небес» (debess zīme), у В. Клетниекса входит в группу J — «крыши, небесные горы, треугольники, знаки Яниса (?), зигзаги, лестницы», по Г. Земитису — «знак крыши, кровли». Это своего рода синтагма, где в качестве основной лексемы выступает шеврон, усложненный брусом-основанием; часто — одним, тремя или большим количеством кружков, иногда с точкой в центре или концентрическими окружностями (круги могут располагаться над острием шеврона или под ним); серповидными или ломаными отростками или выступами; косой сеткой. В народной терминологии подобные знаки называются «pusītis» («половинка» — имеется в виду треугольник как половина ромба/квадрата), «siržu raksts» (область Лиепаи). Согласно исследованиям П. Паулсена, В. И. Кулакова, этот знак восходит к древнегерманскому орнаментальному стилю «волчий зуб» 90.
Этот знак, как и некоторые другие элементы орнамента, распространен чрезвычайно широко. Как отдельный элемент он встречается в изобразительном искусстве различных древних народов Европы.
В эпоху раннего неолита (4600—2955 гг. до н. э., по радиоуглеродному анализу) этот знак известен в украшении керамики поселения Звидзе (Лубанская низина): встречаются два типа шеврона, острием вверх и вниз 91 (Таб. IV, 1). В орнаменте керамики поселения Сарнате встречаются шевроны острием вниз и ряд шевронов, а также родственный шеврону килевидный орнамент (Таб. IV, 2). Близким «знаку кровли» является килевидный, или сотовидный орнамент. Он встречается на древних орнаментальных предметах — на зооморфных и антропоморфных скульптурках Восточной Балтии, на керамике, стрелах, гарпунах, на сельскохозяйственном инвентаре (Таб. IV, 61, 62, 64, 66). В эпоху среднего неолита (2720—2220 гг. до н. э.) на предметах гребенчато-ямочной керамики известен шеврон, графически трудно отделяемый от зигзага. Впервые встречается мотив, сходный с комбинацией треугольника и кружка. В эпоху позднего неолита (2050—1690 гг. до н. э.) в украшении шнуровой керамики известен шеврон острием вверх и вниз, шеврон с вертикальными линиями («подпорками» и «отростками», Таб. IV, 4, 6), впервые появляются нарезные (штанцетовидные) треугольнички, выполняющие, видимо, несамостоятельную роль, сходные с насечкой (Таб. IV, 5, 6). Способы украшения литовской и прусской керамики дают основание говорить о семантической изоморфности ряда шевронов и зигзага.
В эпоху бронзы в орнаменте археологических культур на территории Латвии этот знак исчезает.
В эпоху железа он появляется у балтов в несколько измененном виде, и это связано с влиянием германского орнаментального стиля «волчий зуб». Встречается в украшении фибулсакт, браслетов западных и восточных балтов, в особенности куршей, у которых он иногда исполнен 3—7 линиями и превращается в знак, графически близкий «хвое». С начала железного века до X в. этот знак встречается фрагментарно. В позднем железном веке —- VIII—XII вв. — формируется устойчивая лексема знака, «треугольник с плотно прилегающим к острому концу кружком» (Таб. IV, 7). Ее происхождение исследователи связывают с орнаментом бронзового периода Центральной Европы. Согласно Г. Земитису, в Латвии она начала употребляться во второй половине раннего железного века, около III—IV вв. н. э.
В X—XIII вв. такой знак встречается повсеместно у балтов, финно-угров (ливов) и фрагментарно у северных германцев на о. Готланд (на остальной территории Скандинавии отсутствует), но довольно широко представлен у западногерманских, кельтских и других народов Европы. Вариант этого знака (т. н. «знак Яниса»^ — шеврон с отходящей вверх от острого угла вертикальной линией, встречается в этот период на браслетах и некоторых других металлических украшениях балтов (Таб. IV, 21—23, 25—28). На массивных воинских браслетах латгалов, селов, реже земгалов IX—XII вв. этот знак встречается на двух концах, образовывая при схождении их краев как бы ромбовидный «замок» (аналоги этому известны в орнаменте западных славян и северных германцев) (Таб. IV, 32—34, 69-71).
С XIV в. употребление этого знака в орнаменте балтов сокращается. Сохранялся он, главным образом, на браслетах куршей и ливов. В XVI—XVII вв. в реликтовом виде встречается на круглых сактах.
Известен этот знак и в народном декоративном искусстве XVIII—XIX вв.: в украшении металлических поясов Курземе, девичьих венков Лиелварде (Видземе), поясов, женских шапочек, рубах, перчаток. Некоторые из этих узоров затруднительно однозначно связать со «знаком крыши», т. к. они укладываются и в форму косого креста, и ряда ромбов, и ломаного зигзага. Графически этот знак близок «полумесяцу». В усложнениях этого знака от него «ответвляются» знаки «растущего дерева», шевроны — «рожки» «знака Юмиса».
Древнейшим временем бытования этого знака в виде шеврона или треугольника на территории Восточной Прибалтики можно считать ранний неолит. Согласно Г. Вильке и М. Гимбутас 93, первоначально это было изображение женского полового органа — символа Великой богини, известное с эпохи палеолита. Орнамент на женских статуэтках, найденных на территории Восточной и Юго-Восточной Европы и относящихся к эпохе неолита, свидетельствует, что женский лобок действительно часто отмечался как треугольником острием вверх, так и вниз, часто усложненным дополнительными знаками (свастиками, S-образными знаками) 94 (Таб. IV, 51), а также ромбом, в т. ч. удлиненным (Таб. VII, 16—19).
А. Голан пишет: «И треугольник с лучами, и треугольник с тремя точками генетически восходят к символике неолитической богини (треугольник — облако, лучи — дождь...). Еще в эпоху неолита полуовал — знак дождевого облака — трансформировался втреугольник» 95.
Второй культурный слой этого знака связан с эпохой железа, когда происходили значительные изменения в лексике орнамента, в новой этнической среде формировались новые лексемы. «Знак кровли» возрождался заново. В эпоху железа он мог возникать как семантически связанный с образом «горы» (по А. Голану, в орнаментике Дагестана, сохранившей много архаических черт, треугольник является символом горы). Как вторичную этимологию выделим означение «крыши» (см. о Диевсе в латышском фольклоре). Можно предположить, что возникновение новых этимологических связей относится уже кэпохе позднего неолита, когда появляются варианты этого знака — шеврон, усложненный вертикальной линией — отростком и кружком в конце отростка (т. н. «знак Яниса»). Описанный знак, видимо, являлся символом божества, взбирающегося на гору (мотив, чрезвычайно распространенный в латышских мифологических представлениях и календарных обрядах), или символом «древа Аустры» — утренней зари, солнечного дерева, также, по мифологическим текстам, «растущего на горе». Усложненный верхними боковыми шевронами — «отростками», «знак кровли» преобразуется в «знак Юмиса».
Е. Бинеполагает, что это изображение знака месяца на крыше; однаконе все известные варианты «знака Юмиса» позволяют принятьэту этимологию. Г. Земитис полагает, что «знак кровли» до XIII в. включительно употреблялся у балтов как солярный знак. Б. Васка связывает этот знак, часто встречающийся на куршских браслетах с концами в виде звериных голов, с культом летающего змея/дракона — пукиса, который в свою очередь, возможно, появился врезультате скандинавского влияния 96.
Обозначение этого знака как «знака Диевса» было введено в употребление представителями мифологической школы Латвии (Э. Брастыныпем, Е. Бине). В традиционной народной терминологии орнамента такая связь не встречается. В новой мифологии латышского орнамента «знак Диевса» устойчиво ассоциируется с рядом фольклорных сюжетов, связанных с Диевсом как священным персонажем народной поэзии, заговоров, преданий, сказок, а также с образами «горы» («стеклянной горы»), «золотых стропил», «кровли, крыши». Подобные сближения подтвержаются данными языка и фольклора. Одним из эпитетов латышского слова Dievs (Диевс, Бог) является Debess tēvs — «Небесный отец».
Dievs имеет один корень с латышским и литовским diena («день»), древнеиндийским dyaus («небеса»), латинским dies («день»). В их основе идиома deiuo — «сверкающее дневное небо» 97.
Известно несколько фольклорных образов Диевса — он «едет на чудесном коне через гору (небесную гору)», «по мосту» или «пахотным полям», «одетый в серый», «зеленый» или «звездный плащ», «подпоясанный золотым поясом» и «с мечом».
Известны латышские загадки о небе: «Большая, большая гора, нельзя ни через <нее> перелезть, ни вокруг обойти» (М, №797, 917, 1670); «Кто всех выше» (М, № 798, 508, 252). В латышских загадках небо часто ассоциируется с «отцом», «высотой» и «полем»: «Высокий отец, широкая мать, сумасшедший сын, слепая дочь» (отгадки — небеса, земля, ветер, ночь; М, № 855а, 968, 5379). «Длинный/долгий отец» (garš tēvs) — кроме значения «небеса» имеет еще значение «год» (М, № 845с, 1730, 23984).
Связь Диевса, горы и кровли дома часто наблюдается по текстам народных песен: «Злые люди, злой день томят меня в низине; / Диевинып берет за руку, ведет меня на гору» (LD 9118). «Чьи те горы, чьи те низины, чьи те зеленые дубки? / Божьи горы, низины Лаймы, дубки Солнышка»; «Сыновья Диевса рубили клеть, кладя золотые стропила...» (LD 33754).
Шеврон с тремя кружками, равно как и вертикальный столб с тремя кружками в навершии, обозначается латышской мифологической школой как «знак Яниса». Большинство моих информаторов — мастериц прикладного искусства упоминали в связи с этим знаком следующие ассоциации: «Солнечный путь» («на Яниса солнце у нас выше всего на горе»), смену сезонов года, небеса и Диевса, устремление вверх, ввысь, возрождение. «Колосья колышутся. Целый человек. Нужно собрать Яновы травы» (Л. Медниеце). Аусма Трейя сказала, что на варежках этот знак можно изобразить в форме вазы с цветком. Дайне Клинтс знак напоминает также человека с головой и руками. Подобный «знаку Яниса» силуэт прослеживается в контурах памятника Свободе и Отчизне в Риге (илл. 12,1), ордена Виестура (илл. 1,3).
).